оттенок глаз. Она в одежде для верховой езды, от нее пахнет лошадьми. Оливия неуверенно улыбается, видно ее ровные белые зубы. На щеках здоровый румянец. Я впервые рассматриваю ее. У нее совсем простая, но привлекательная внешность: широкая улыбка, ровная кожа, которая даже зимой имеет загорелый вид. У меня самой – молочно-белая, сразу же краснеющая на солнце. Что-то в Оливии сегодня есть новое, выглядит более решительной…

– Спасибо, что подвезли, – снова говорит она, рассматривая дом. – Какой славный! Хотя и на отшибе. Вам тут ночью не страшно?

– Здесь чудесно. Там еще такие же. – Делаю неопределенный жест в сторону «Фоксглоув», не упоминая о том, что дома стоят пустые.

– Я лучше сниму сапоги, – говорит Оливия на пороге. – Они очень грязные.

Я смеюсь.

– Конечно! Пойду поставлю чайник.

Вспоминаю, что у меня есть мгновенный нагреватель воды. Закрывая входную дверь, вглядываюсь в темноту. Остальные домики стоят без света, а масса деревьев лишь усиливает чувство клаустрофобии. Их темные мрачные ветки создают то самое неприятное ощущение, возникшее в ночь нападения, а может, даже и раньше. Будто темнота эта не имеет конца и края… Мне кажется, или правда что-то мелькнуло там, за деревьями?

– Никто не знает, что вы здесь? – уточняю я, отойдя от двери.

Оливия снимает шапочку, встряхивает волосами.

– Нет, я никому не сказала. Тут симпатично, очень уютно…

– Да, оформили красиво.

Предлагаю ей попить чаю, она соглашается: «С молоком, без сахара».

– Как ваша нога? – Замечаю, как она прихрамывает, когда подходит за кружкой. Казалось, что, когда мы виделись сегодня днем, у камней, она у нее сильно болела. Я читала про ее травмы в той аварии. Знаю, что в ее левой ноге до сих пор стальная спица.

Оливия в ответ морщится.

– Намного лучше. Дает мне возможность нагружать ее столько, сколько надо. Но плохо работает, если долго сидеть без движения. Вообще-то, знаете, могло быть и хуже. Если Кэти, Тамзин и Салли похитили, то моя нога тогда меня спасла, ее защемило. – Издает легкий смешок. – Во мне до сих пор сидит комплекс вины выжившего, помимо прочего. – Она говорит это нарочито легко, но я вижу эмоции, которые она не в состоянии скрыть.

– Очень сочувствую, – отвечаю я совершенно искренне.

Оливия пожимает плечами.

– Что случилось, то случилось.

Мы проходим в гостиную. Я замечаю, что она дрожит. Говорю:

– Я пыталась развести огонь… Но у меня ничего не вышло.

– Хотите, я разожгу? У нас дома есть камин. – Моя гостья ставит кружку на деревянный столик и наклоняется над каминной решеткой. Буквально через несколько минут занимается огонь, и она поворачивается ко мне с довольным видом.

– У вас так легко это получилось! Не знаю, что я делала неправильно…

– Надо поджигать бумагу, а не дрова. – Оливия садится на диван, берет свой чай, облокачивается на спинку и вытягивает ноги. Я уже принесла телефон и устанавливаю его на журнальном столике. Она пьет чай, прижав кружку к лицу, и следит за тем, как я включаю запись.

– Итак, – сажусь напротив нее на стул, около двери на патио. – Спасибо, что согласились поговорить. Я немного волновалась, что вы передумаете. – Я поджимаю ноги. Очень хочу, чтобы Оливия чувствовала себя расслабленно, чтобы она не думала про запись. Как будто мы просто болтаем.

– Я сама до сих пор не могу поверить, что я здесь. – Она оглядывается по сторонам. – Но… нет, на самом деле это глупо.

– Нет, нет, продолжайте. Что вы хотели сказать?

Она греет руки об кружку. У нее обгрызены ногти.

– Все почему-то указывают мне, что я должна делать. Мама, Уэзли… Я знаю, что они заботятся обо мне, но все выглядит так, будто мне все еще восемнадцать лет, как в день аварии. Я уже взрослая, у меня есть свое мнение!

– Конечно, вы правы. – Как я понимаю, это ее протест, в частности, против Уэзли. – Что вы помните про ночь аварии? – Стараюсь не слишком резко перейти к этой теме.

Оливия дует на чай, потом задумчиво говорит:

– Мы все с таким удовольствием отдыхали! Собирались каждую субботу, а в тот раз решили съездить в соседний городок в новый клуб, посмотреть, какой он… Вечер прошел отлично. В целом. Тамзин крепко выпила, но она часто так делала. Они с Кэти немного поцапались. Я была в баре вместе с Салли, когда они обе вышли из туалетной комнаты с мрачными лицами. Салли сказала: «Ой, только не надо опять!» Они часто ссорились. Были близкими подругами, но при этом – как сестры.

– Из-за чего они поссорились?

– Не представляю. Наверно, из-за какой-нибудь ерунды. Тамзин часто вела себя по-свински, когда ее что-то бесило. Она вполне могла сказать какую-нибудь гадость про одежду Кэти или съязвить по поводу отсутствия у той бойфренда. На обратном пути начался адский дождь… – Оливия как будто ушла в себя, смотря перед собой в пустой Коридор Дьявола, каким он был в ту ночь. – Вдруг кто-то из девочек завизжал, что на дороге человек. Я резко крутанула руль, машина перевернулась… Я вырубилась, а когда пришла в себя, их не было.

Я киваю. Говорить не хочется, чтобы не нарушить атмосферу. Я, конечно, знаю бо́льшую часть истории, но вот это все для слушателей.

– Так я пролежала довольно долго, не в состоянии двинуться… И вдруг увидела, что кто-то торопится к машине. Он как-то возник из пелены дождя. Я закричала, поскольку решила, что это тот, кто стоял на дороге. Но это был Ральф. Просто Ральф. Я знала его, но не близко… Мы виделись иногда в городе и здоровались. Один раз он помог Кэти найти ее кошку. Я его не боялась. А в ту минуту понимала, что надо ему довериться, деваться мне было некуда… – Она печально смеется и кладет ногу на ногу. Один шерстяной носок растянулся и свисает спереди, поэтому кажется, что у нее очень длинная нога.

– А что сделал Ральф?

– Он вызвал «Скорую». Сидел рядом со мной, пока мы ее ждали. Я была в истерике, он пытался меня успокоить, убеждал, что подруги, наверное, побежали за помощью. Но я знала, что это не так, потому что у Кэти был мобильник. Хотя допускала, что аккумулятор мог сесть, что аппарат мог сломаться при ударе… В общем, я дала себя убедить. И, если честно, больше беспокоилась о себе. Нога была зажата, раздроблена… Я знала, что машину придется разрезать. Боялась, что никогда не смогу ходить.

– Да, это легко понять. А вы уверены, что на дороге стоял не Ральф?

– Нет, не уверена. Но он убеждал меня, что